История семьи Nirv@no4k@

- Хитченс! Ты где?! Отзовись!..
Тишина…
- Где ты?.. – Раненая птица девичьего крика теперь срывается в полет со ступенек невысокого крыльца. Суматошно взмахивая сломанными крыльями, исчезает за обступившими избушку деревьями.
- Где ты?.. – обреченно повторяет девушка. Вопрос утопает в солёном море.
Горячий потоп прекращается так же быстро, как начался. Теперь в васильковых глазах решимость.
- Что ж, ты нашел меня! Теперь я найду тебя.
Резко повернувшись, уходит в дом. Довольно быстро возвращается: одета в дорогу, на плече котомка. Нож нордхеймской стали в ножнах, что висят на тонком наборном поясе. В руках посох.
Выйдя за порог, заперла дверь, низко поклонилась избушке и, сотворив на себя и на жилище обережный знак – точь-в-точь как бабка учила, зашагала по тропе, что петляла между деревьями.

Люди к избушке забредали редко. Старались зря не ходить из суеверного страха. Кто их, знахарок этих знает?! Они, говорят, не только с богами беседуют. Так что уж лучше вы к нам…
Когда выхаживала Хитченса, не раз со смехом вспоминала, что первого мужчину увидела, когда восемнадцатая весна пошла.
Вечером появился. Заблудился в лесу, отстал от знатной охоты. Попросился ночевать. Бабка, проводи ее Мортиус  в Высь, древняя старушка с дряблой кожей на печеном яблоке лица и крючковатым носом, предложила гостю ночевать или на сеновале, или с внучкой. Естественно, заверила, что внучка вся в нее.
Вечером гостя она не видела. А утром, как столкнулись возле колодца, узнала, что зовут его «Дурак Ссеновала». Еще потом долго спрашивала у бабки, отчего у знати имена такие странные. Та молчала и хитро улыбалась беззубым ртом.

Топот копыт вывел из задумчивости. Прямо на нее на огромном взмыленном коне несся всадник. Едва успела отскочить в сторону.
Всадник резко осадил коня, развернулся и подъехал ближе.
Огромный белый конь лоснился от пота, попона прилипла к спине, на удилах клочья пены. На лбу – толстый рог, рожон отливает сталью. Сперва отшатнулась, подумав, что сам Протей-Воитель на Единороге. Потом рассмотрела: рог ремешками из крашеной в белый цвет кожи крепится к голове коня.
Закованный в латы всадник подъехал совсем близко. Высок, плечи широченные. Металлическая кожа блестит на солнце. На лбу полоса меди отполирована до такого блеска, что глаза слезятся. У седла - шипастая палица. За спиной щит.
- Кто ты, красна девица? – голос низкий, грудной. Только акцент не здешний. – Как зовут тебя?
- Нирваночка, - промолвила, опустив очи долу.
- Куда идешь? – всадник тяжело соскочил на землю.
- Исцеления искать.
- Болит что-то? – снял шлем. Волосы цвета спелой пшеницы рассыпались по плечам. Небесно-голубые глаза смотрели с сочувствием и нежностью.
- Душа болит, – сказала и поймала себя на мысли, что даже не знает, как зовут рыцаря.
- Ничего, - ответил рыцарь, - сейчас я помогу, - тяжелые кольчужные перчатки упали в траву. - Руки короля – это руки лекаря. Душа болит в груди, вылечим.
Сказав, рыцарь направился к Нирваночке, с явным намерением пощупать, где же именно болит в груди.
Молния пощечины красными разводами легла на щеку рыцаря. Замер, схватившись за лицо. Потом из глаз брызнули слезы, заревел:
- Как ты посмела?! Я же король! На самого короля руку, да я тебя!..
- Тебя что, не учили, что знахарок трогать – себе дороже? – слова падали тяжелые, словно пропитанные зельем, что усыпляет навсегда.
- Т-ты знахарка?.. – обида в глазах сменилась страхом, попятился. Слезы моментально подсохли.
- Да, я – знахарка. В отличие от тебя, самозванца! Виданное ли дело, чтобы при здравствующем государе-императоре, да какой-то король в его владениях расхаживал!
- Я-я тут инкогнито, - залепетал рыцарь. – Я – Римотард, сын правителя в Белом М-маноре .
- В общем так, недоросль, - произнесла, подбоченясь, - Не знаю, как там у тебя в Маноре, а у нас не принято, чтобы встречный-поперечный на сокровища девичьи пытался лапу наложить. Потому, будет мучить тебя мужское бессилье. Ближайшие пятьдесят лет.
Произнесла и звонко щелкнула тонкими пальцами.
От ужаса зрачки рыцаря расширились. Слезы изготовились в уголках глаз.
- Есть только один способ снять это заклятье: сколько лет тебе маяться мужским бессильем – столько лягушек ты в полнолуние перецеловать должен. Причем, непременно на торфяных болотах.
Сказала, развернулась и пошла прочь.
Рыцарь остался стоять встретившим рассвет дэльвом …

Вот Хитченс действительно рыцарь. Настоящий. Таких в Нордхейме  называют гриднями. Высокий, плечистый. Мышцы перекатываются сытыми удавами. На лице несколько шрамов, но совсем не портят. Наоборот, придают мужественный вид. Волосы черные, как смоль. В глазах – необузданный огонь.
Он не здешний. Рассказывал, что приехал из далекой полусказочной Кентарии . Родители бежали от гнева Дикого Кулака .
Как сумел в ночном заснеженном лесу, тяжело раненый в схватке с разбуженным бером , добраться до избушки, одной Илане-Целительнице  ведомо. Почему в ту ночь ей не спалось, видимо знает все та же Илана. «Святая Иланка», как называют ее нордлинги . Вообще-то подземные жители молятся богам Равновесия, но и Илана у них в почете.
Пока не сошел снег, выхаживала Хитченса. Меняла повязки, кормила, поила отварами. Согревала остывающее тело своим теплом, вдыхая жизнь. Ходила на охоту: ослабленному организму нужно мясо.
Постепенно встал на ноги. Стал помогать по хозяйству. Как умел, конечно. Но забор поставил справный – сто лет простоит.
Когда вспомнила мягкость голоса, теплоту взгляда и жар сердца, по телу прошла горячая волна.

Топот копыт вывел из задумчивости. Обернулась, за ней несся тот самый рыцарь на коне с привязанным металлическим рогом. Осадил коня, чуть не разодрав уздой рот, подняв клубы пыли, соскочил на землю. Желтые волосы взъерошены, в глазах страх, лицо – то ли от слез, то ли от скачки без шлема – красное.
Бухнулся на колени, уткнувшись лбом в землю. Забормотал:
- О, великая! Помилуй меня, неразумного! Прости глупого! Я не буду больше. Во имя всех богов прошу, сними заклятье!
Едва сдержалась, чтобы не засмеяться. Постаралась придать лицу суровое выражение, сказала:
- Нет! Приговор окончателен, обжалованию не подлежит.
- Ну, пожалуйста! Все, что хочешь, сделаю, только чтобы жаб не целовать. Я их с детства боюсь.
- Так превозмоги свой страх, ты же рыцарь!
- Ты не понимаешь, от них же бородавки пойдут!.. – голос рыцаря стал сырым, вот-вот расплачется снова.
Выдержав паузу, сказала:
- Ладно. Так и быть, сниму заклятье, если службу мне сослужишь.
Лицо Римотарда просияло.
- Все что угодно сделаю! И принцессу убью, и дракона спасу, только скажи.
- Ну, крови мне не надо. А вот помочь найти одного человека ты сможешь. Кстати, может встречал: высокий такой, черноволосый, говорит с акцентом?
- Встречал! Мы с ним бились, он мне копье сломал. Голыми руками.
- Сможешь показать, где это случилось?
- Да, сейчас и поскачем!
- Погоди, ты коня совсем заморил! Не учили, чтоль, что конь для всадника – это не просто средство передвижения, а друг, товарищ и брат? Сейчас, приведем его в порядок.
Нирваночка подошла к «единорогу», погладила по морде, что-то пошептала. Потом достала из котомки пучок трав, скормила коню.
Рыцарь с удивлением отметил, что усталость у животного как рукой сняло…

Вечерами они мечтали. Мечты были слаще лесного меда. Только что-то тяготило Хитченса. Она чувствовала, но не решалась спросить. Знала, что не ответит.
Однажды он рассказал старую орочью легенду. О клановом вожде, который отправился на войну в Нордхейм, оставив жену и маленького сына. Обратно он, избавившись от проклятья Всергарда-подлеца  и пройдя козни Витель , вернулся через пятнадцать лет. Звали этого вождя «Золотой Лук» или по-орочьи Отэ-С’эй.
А потом обронил, что должен уйти. И добавил:
- Не бойся. Золотой Лук вернулся, и я вернусь. Обещаю.
Она пыталась удержать, не отпускать. Но ощущала растущую решимость.
И вот в один из дней, язык не повернется назвать его прекрасным, Хитченс исчез.

Там, где указал Римотард, действительно была схватка. Примятая трава все еще не распрямилась до конца. Обломки рыцарского копья валялись неподалеку.
Но его не было. Сердцем чувствовала, что он впереди, и его надо догнать. Потому торопила рыцаря, который стойко терпел. Все-таки страх перед бородавками и лягушками был сильнее гордости.
Каким-то неуловимым образом Хитченс опережал их. Не раз встречались люди, которые видели «молодца чернявого». Некоторым он даже помогал и не брал за это плату. А потом продолжал путь.
- Слушай, а зачем он тебе сдался? – однажды поинтересовался рыцарь.
- Люблю его, - ответила и краска залила лицо.
- Люблю, - Римотард покатал слово на языке, словно пытаясь распробовать. – А как это?
- Ты что, с Кархамироса  свалился? Неужели ты никого не любил?
- Любил. Папку любил, мамку. В детстве еще овсянку любил, но сейчас больше по нраву жареные кабанчики.
- Глупый, - рассмеялась Нирваночка, - а прекрасную даму любил?
- Прекрасных дам, - ответил рыцарь. – Конечно любил. И не раз. Однажды – даже на колокольне любил.
- Да я не про то. А так, чтобы от взгляда зажигалось сердце, дыхание перехватывало, ноги несли как на крыльях? Не было такого…
- Нет, - смущенно промямлил Римотард.
- Жаль мне тебя. – Сказала. Потом добавила:
- Ты Иланке молись – будет.
Рыцарь истово закивал.

Из задумчивости ее вывел крик рыцаря. Римотард пришпорил «единорога». Конь, роняя хлопья пены, пошел быстрее.
Выглянув из-за плеча, увидела широкоплечего мужчину, который один отбивался от дюжины. И довольно успешно. Двое лежали без движения. Еще трое катались в пыли, воя от боли. Один спешил укрыться в придорожных кустах.
Римотард на скаку выхватил шипастую палицу. Врезался в гущу схватки. «Единорог» затоптал двоих, одному размозжил голову рыцарь. Остальные, побросав оружие, бросились наутек.
Остался только высокий плечистый мужчина. Черный волосы, перехваченные на лбу ремешком, падают на плечи смоляным водопадом. Напряжен, стойка боевая, в руках атакующей змеёй подрагивает посох.
- Ты?! – уставился на рыцаря. Потом увидел выглянувшую из-за плеча всадника Нирваночку.
Отбросив посох, кинулся к ней. Соскочив с коня, бросилась к нему на шею. Сердце билось, как пойманная птица.
- Я тебя искала! Ты почему исчез?
- Я же говорил, что должен. И обещал, что вернусь.
- Хитч, ты не Отэ-С’эй, а мне не хватит терпения ждать тебя пятнадцать лет. Пойдем домой?
С минуту помедлив, Хитч взял ее за руку и сказал:
- Да.

День клонился к закату. Солнце, орошавшее красным вершинки деревьев, и сгущавшее тени, удивленно замерло, глядя на двоих, воина и знахарку, что возвращались домой.
А где-то позади встретившим рассвет дэльвом остался стоять рыцарь из далекого Баалгора. Он смотрел вслед удаляющимся и беззвучно шевелил губами. Слова, которые не произносил с самого детства, слушались плохо, но не прекращал. Шептал молитву Илане-Целительнице…

(с) Баптист.